СТИХИ (далеко не все, ессссно)
В Саргассовом море, в заливе Креста,
Встречалась сардина с сардиной.
И раз в холодину к сардине пристал
Сардин под огромною льдиной.
Недолго в ночи целовались они
В суровом Саргассовом море —
Рыбацкий баркас, потушивший огни,
Сетями их выловил вскоре
И их заковали в проклятую жесть,
Разрезав их на половинки.
Но ужас! У нашей сардины уже
Под сердцем стучала сардинка
И в час, когда мы собрались у стола,
Случилось такое! — Она родила
Я банку открыл и увидел, что в ней
Спрессована в соке томатном
Живая сардинка Бенгальских морей,
И стало мне вдруг неприятно.
Я бросил сардину в граненый стакан —
Я ей умереть не позволю!
Помчался на поезде в Узбекистан,
Поближе к Саргассову морю.
И бросил сардину в морскую волну,
В тугую волну штормовую,
И счастлив был тем, что я спас хоть одну
Невинную душу живую.
1984
... Горестное чувство утеканъя
Присуще нам, как зрение и слух.
Л.Григорьян
Я так хочу туда, в начало,
Где столько света и тепла
И нужно от любви так мало —
Всего лишь, чтоб она была,
Где мир глядит в тебя влюбленно
И нежен, словно мягкий мех,
Где чувство неопределенно
И разливается на всех.
Или туда, где мир развенчан,
Он расплывается в слезах,
Напоминая чьи-то плечи,
Улыбку, волосы, глаза,
Где ты застыл, закрепощенный
Объятьем маленькой руки,
И жизнь разгадкой воплощенной
Щебечет у твоей щеки.
Или хотя б туда, где зачат
Кромешный быт и неуют,
Где мелочи так много значат,
А сны покоя не дают,
Где в первых приступах отчаянья
Любовь, не зная, как ей быть,
Познавши чувство утеканья,
Спешит себя оборонить.
Но можно и туда, где поздно
Ее спасать или беречь,
Где все горит, где несерьезно
Ждать повода для новых встреч.
В ежеминутное прощанье,
Когда любовь уже не жаль,
Там бродит за чертой отчаянья
Такая светлая печаль.
Но, впрочем, можно жить и дальше.
Там мир так медленно болит,
Там пусто так, что шелест фальши
И тот немного веселит.
Где собираешься в дорогу,
Чтоб все забыть в чужом краю,
Где чувство тлеет, понемногу
Подтачивая жизнь твою.
Но только не сюда, где, вдавлен
В кровать волной небытия,
Цепляюсь я за голос дальний,
Почти забытый мной, где я
Свой взгляд уже не отрываю
От окон и входной двери.
Любимая, я умираю,
Приди, спаси и сохрани.
1985
* * *
Загрустил? Ты не голоден? Может, я что-то поджарю?
Хочешь, милый, тебе я картошки поджарю?
Ты сиди, а я быстро картошки поджарю.
Ты надолго ко мне? Без тебя я больна…
Я почувствовал — день совершенно бездарен,
Но я знал уже — я безнадежно бездарен,
Но я видел, что мир очень пошл и бездарен,
И во всем виновата, конечно, она.
И сказал я: «Не нужно мне вашей картошки!»
Прошептал я: «Не нужно мне вашей картошки».
Прокричал я: «Не нужно мне вашей картошки,
Я в обиде на вас, я поеду домой!»
И пошел я по очень обидной дорожке,
И побрел я вдоль очень обидной дорожки,
И поплелся вдоль самой обидной дорожки,
Размышляя угрюмой своей головой.
Никогда, никогда я сюда не приеду,
Никогда, ни за что я сюда не приеду,
Больше в жизни ни разу сюда не приеду! —
Так я думал сердитой своей головой.
Но плелась вдоль дороги за мною по следу,
Но бежала вдогон по угрюмому следу,
Но летела за мной по сердитому следу
Та любовь, что всегда верховодила мной.
1977
* * *
Почему-то теперь вечера
Так протяжно, так ярко сгорают,
Что мне кажется — это игра
В то, что кто-то из нас умирает.
Я с друзьями смотрю на закат
С небольшого моста, и у многих
Я ловлю этот пристальный взгляд,
Полный скрытой тоски и тревоги.
Вся долина предчувствий полна,
И все ерики, рощи, селенья
Вновь под вечер накрыла волна
Непонятного оцепененья.
«Это чушь», — сам себе я твержу,
Но опять на друзей и на реки
Я спокойно и долго гляжу,
Словно силясь запомнить навеки.
1984
БОББИ-ДЖОН
Импровизация на пишущей машинке
Бобби-Джон — лихой ковбой
И разбойник удалой,
Бобби-Джон сбежал из прерий
В Гваделупу — на разбой.
В Гваделупе жизнь плоха,
Там корова, что блоха,
Там повсюду запах мерзкий,
Даже замок королевский —
Все равно что наш сортир.
Бобби-Джон там строит тир.
Тир, но тир наоборот —
Боб стреляет, Джон — орет,
И из тира выбегает
Перестрелянный народ.
Гваделупский высший суд
Порешил: готовить суп
И сварить в нем Бобби-Джона,
Забияку и пижона,
С добавленьем разных круп,
Суп во славу Гваделуп!
Гваделупские войска
Достают из-под песка
Всеразличные гранаты
И от пушки два куска.
Бобби-Джон преображен,
Вдалеке от белых жен
Он поглажен и подстрижен
И слегка вооружен'
На коленях Бобби-Джона
Спит винчестер заряжённый,
По лицу его гуляет
Беспросветная тоска,
Идиотская улыбка
И сосиски два куска.
Гваделупский генерал
«К бою!»— дико заорал
И с копьем на босу ногу
По саванне поскакал.
Тут поднялся страшный вой:
Миллионною гурьбой
Армия подходит к тиру,
Где спокойно спит ковбой,
Прислонившийся к перилам
Залихватской головой,
Спит с улыбкой половой.
Бобби-Джона страшный шум
Разбудил от сладких дум,
Наш ковбой свалился на пол
И стреляет наобум.
Он стреляет наугад,
Убивая всех подряд:
Попугаев и колибри,
Офицеров и солдат.
Всюду стоны, крики, мат.
Гваделупцы заряжают
Самый страшный аппарат,
Строят длинный коридор:
Тут — забор, и здесь — забор,
Направляя узкий выход
Прямо Джону в лоб, в упор,
И, прицелившись немного,
В эти длинные ворота
Заряжают носорога
Или даже бегемота.
Мажут носорогов зад
И горчицей, и аджикой,
Перцем, хреном, всем подряд.
Носорог орет, как бык,
Испускает смертный рык
И летит с истошным криком
Коридором, напрямик.
Бобби шепчет: «Милый бог!»
Джон как будто бы продрог,
Он от ужаса трясется
От макушки и до ног,
А к нему вовсю несется
С острым рогом носорог.
Диким ужасом объятый,
Джон достал 709-й
Кольт
И, плюнув на судьбу,
Направляет в носорога
Дуло толщиной в трубу.
Носорог ужасно близко, на носу его записка:
«ЩАС ТЫ СДОХНИШ БОББИДЖОН
ТАТАТАТА И ПИЖОН!»
Носорог ужасно близко,
Бобби целится в записку,
С диким ужасом в глазах
Бобби делает: бабах!
Носорог и не зафыркал —
В нем насквозь большая дырка,
И сквозь дырку видит Джон:
У начала коридора
Веселится злая свора
И предчувствует бульон.
В дырке, словно для обзора,
Не скрывается от взора,
Как летит большая пуля,
Разметая эту свору
У начала коридора.
Бобби-Джон лежит, трясется,
С дыркой носорог несется,
И ни влево, и ни вправо:
Тут — забор, а там орава.
И когда наш бегемот
Подбежал уже вплотную,
Бобби прыгнул вслед за пулей
Прямо в дырку, прямо в рот.
Дырка велика, но сквозь
Пролететь не удалось.
Бобби в носороге мчится,
Чуя на щеках горчицу,
Он торчит из бегемота
Там, где раньше было что-то.
На щеках у Джона плач,
Носорог несется вскачь,
Уплывают по пампасам
Масса крови, куча мяса,
И мелькают города,
Поселенья, горы, реки,
Океаны, человеки,
Отрастает борода…
Фу, какая ерунда!
Через месяц носорог
Вроде как бы и прилег,
Носорога Джон покинул
И увидел василек!
Бобби-Джон кричит, хохочет —
Василек знакомый очень,
В наших прериях родных
До фига и больше их!
Вон огромные бизоны,
Вон знакомые пижоны,
Здравствуй, здравствуй,
Скво родная!
Джон целует, обнимая,
Домик свой, притон свой злачный,
Джон — разбойник неудачный,
Но удачливый ковбой —
Бобби-Джон пришел домой!
1984
* * *
Сегодня так часто срываются звезды,
Что даже о космос нельзя опереться,
Там будто бы чиркают спичкой нервозно,
А спичка не может никак разгореться.
И полночи этой ничто не осветит,
Ничто не рассеет во мне раздраженья,
Никто на вопросы мои не ответит,
И нет утешенья,
Во мне все противится жить по указке
Провидцев, сколь добрых, настолько лукавых,
Душа не поверит в наивные сказки,
Что в детях она повторится и в травах.
И в мире прекраснейшем, но жутковатом,
Где может последним стать каждый твой выдох,
Она не живет ожидает расплаты,
И нужно ей не утешенье, а — выход.
Но кто мне подскажет, куда мне бежать
От жизни, от жил, разрываемых кровью,
От жженья, которого мне не унять
Ни счастьем, ни славой, ни женской любовью.
Ведь я уже связан, уже погружен
В сумятицу судеб. Меня научили,
Как рушить и строить, как лезть на рожон,
И я забываюсь, и радуюсь силе.
Лишь ночью, мучительной и сокровенной,
Я вижу, сколь призрачна эта свобода,
И горестно плачу над жизнью мгновенной,
Несущейся, словно звезда с небосвода.
Сейчас промелькнет! Я сейчас загадаю,
Ведь должен хотя бы однажды успеть я…
Сверкнула! И снова я не успеваю
Сказать это длинное слово: бессмертье!
1985