Это рассказ я уже когда-то постила на другом сайте, но думаю, это не важно.
Возвращайся навсегда
Небо не выдержало. И грязных туч наконец-то повалил первый снег. Мелкой перхотью он падал на асфальт, и тысячи пар ног тут же растаптывали его, превращая в серую и скользкую жижу. Зима – больше не зима. Что-то выцветшее серое вверху расходится, и за ним появляться ярко-голубое. Высоко на табло видна надпись «+7». А снег откуда? Или это крошки небесного пенопласта?
Большой город перестал быть прекрасным. Но как ни странно, теперь в нем почти ничего не раздражает. Только люди все так же по-муравьиному бегают туда-сюда, и лица у всех торжественно-обреченные, будто вот-вот состоится вселенский атомный врыв, и каждый уверен, что он станет единственным спасшимся.
А я Новый Год не люблю. Вы разве не знали? Это – самое модное течение последних лет – сидеть и ныть в то время, когда остальные пьют и имеют неразборчивые половые контакты.
Дверь открывается.
-О господи, это ты!?
…к сожалению, я не Господь.
Руки втаскивают меня вовнутрь. В полутемном коридоре с меня снимают куртку и шапку. Сапоги, оставленные в углу, тут же «пускают сок» в виде грязного потека. Желание немедленно разреветься становиться почти невыносимым. И я реву, по-девчачьи размазывая слезы по щекам. Просто глупо, что может довести до плача взрослого человека. Вчера вечером я затеяла дома уборку, достала из антресолей старый фотоальбом и нашла свое фото. На нем мне три года, я стою, одетая в голубое платье в горошек. Потом это платье случайно съела бабушкина коза Алиса в деревне. А я ведь сняла платье всего на пять минут — очень хотела искупаться. Как я тогда ревела…Так же, как и сейчас. Почему-то очень хочется опять стать той маленькой девочкой в голубом платье. Но теперь я большая, в темно-зеленом гольфе и серых брюках.
-Танцуй, детка! Тебе телеграмма! – почти безразлично сообщает голос из кухни.
Да не все ли равно, хоть заказная бандероль…Механически хватаю клочок бумаги. Поток слез пересыхает. Я еду встречать Тебя! И как всегда, не успеваю. Неотразимый и Сияющий, ты уже сам бежишь навстречу мне, нагруженный свертками и пакетами.
-Ну, пойдем? А ты что, плакала? А ну, не сметь!
И я не смею. Только очарованно смотрю на Тебя. Мы сидим на кухне, пьем сладкий чай и курим одну за другой заморские сигареты, привезенные тобой откуда-то очень издалека. Мы крепко обнимаемся и шутим, как шутили когда-то. Поверить не могу, пятнадцать лет вместе! С ума сойти! А ведь последний раз я видела тебе в феврале два года назад… Ты всегда появляешься в тот момент, когда я совсем уже отчаялась. Ты всегда веселый, тебя все любят. И я — больше всех. Я даже закрываю глаза на твоих женщин потому что я –Главная из них.
Ты достаешь из рюкзака маленький сверток: «Держи, настоящие! Совсем, как у Золушки!». Из-под газетных листов появляются хрустальные туфельки. «Сувенирные, но дома «под настроение» носить можно», — сообщаешь ты и довольно улыбаешься. Ты всегда знаешь, чему я буду особенно рада.
Мы опять пьем чай, заедая неприлично сладкими конфетами. От них слипаются все внутренности, потом слипается рот, от чего разговаривать становиться все труднее, и, наконец, слипаются глаза. Голова беспомощно падает на плечи, уже сквозь сон я чувствую, как ты меня укутываешь и выключаешь телевизор. Дальше в дверном замке слышны два щелчка, и все.
Ты опять ушел к ней. Потому, что Такую нельзя не боготворить. Это меня надо жалеть и оберегать, а она – Богиня.
-Когда-нибудь я ее убью!,- говорю я совершено серьезно утром, когда ты снова появляешься.
-Ты ведь даже адреса ее не знаешь
Левая туфелька запущенная мной, с силой летит в стенку и точеный каблучок отваливается.
-Найду. Не волнуйся
-Послушай! Мы ведь взрослые люди. Если решено, что у каждого теперь своя жизнь, пусть так и будет. Я устал оправдывать и оправдываться.
Мысленно прикидываю, какой клей «схватит» хрустальные осколки. Опять во всем виновата. Вот, кота еще завела. Мой милый розовощекий аллергик, за эти два года я совсем забыла, что ты их на дух не переносишь.
-Прости меня. Я, наверное, плохая...Это все погода.
Иногда мне хочется стать твоими часами: на их циферблат ты смотришь чаще всего. Или шарфиком, чтобы обнять крепко, как никогда, а потом преданно висеть на твоей шее хоть до смерти.
Два пузатых чемодана уже собраны. Весь день они мозолят мне глаза лоснящимися тугими боками. Ненавижу, когда ты уезжаешь. Проводить тебя, как и встретить, я тоже не успеваю. Или не осмеливаюсь. Стыдно за испорченный подарок. И зря. Пока добегаю до нужной платформы, твой поезд начинает медленно двигаться. Ты весело выглядываешь из последнего окна, дышишь на окно и рисуешь на стекле веселую рожицу, затем поднимаешь большой палец вверх и что-то кричишь. Я ничего не слышу, но это точно что-то оптимистичное. Люди на платформе сочувственно смотрят на мои бесстыдные слезы, но теперь уже все равно. Я набираю в легкие воздуха, и кричу. Я знаю, что ты не расслышишь, но все равно кричу на весь вокзал, и эхо троекратно повторяет: «Возвращайся, папа!».
